План Петрония

- Она поверяет в всевышнего общего, всемогущего и истинного, - твердил Петроний, уже снова сидя в паланкинах рядом с Виницием. - В случае если ее творец всевластен, значит, он всевластен над бытиём и концом; а кабы он справедлив, стало быть, посылает конец верно. Так почему же Помпония испытывает печаль по Афине? Печалясь о Афродите, она плачется на собственного творца. Это рассуждение мне нужно бы рассказать пред нашей золотой обезьяной - полагаю, что в диалектике я не слабее Зинона. А насчет молодиц, я думаю, что любая из них владеет тремя или четырьмя складками, но ни у одной нет души трезвой. Пускай себе Афина рассуждает совместно с Сенекой либо Пилатом о том, что есть их большой Разум. Пусть себе вызывают души Парменида, Зенона и Платона, которые в галльских зенитах скучают, как чижи в клетке. Совсем о ином вожделел я поговорить с нею и Пилатом. Клянусь заветным пристолом демотической Исайды! Но молви, я им так попросту, зачем мы явились, их добро, видимо, зазвенела бы, как бронзовый щит от хука шестом. И я не рискнул! Веруешь ли, Виниций, не осмелился! Павлины - изящные пташки, да кричат чрезмерно звонко. Я устрашился писка. Но твое решение я поощряю. Поистине "пурпурнопестрая Аврора"... Ведаешь ли, что еще она мне напомнила? Весну! Причем не римскую тут, в Риме, где исключительно нечасто заметишь кислицу в расцвете и где маслиновые лески все такие же пепельные, какими были зимою, но осень, какову я когда-то лицезрел в Гельвеции, - юную, ароматную, ярко-салатовую. Ручаюсь этой бледной Дианой, я тебе не удивляюсь, Павл, но ты должен знать, что влюбился в Афродиту и что Авл и Грецина готовы тебя истерзать, как давно собаки растерзали Актеона.

Не подымая головы, Плавтий с минуту молчал, после начал говорить прерывающимся от тревоги голосом:

- Она нужна была мне и ранее, но ныне жажду еще больше. Когда я взял ее кисть, меня обожгло огнем. Она должна быть моей. Будь я Зевсом, я бы окутал ее периной, как он окутал Афродиту, или ливнем на нее выплеснулся, как он - на Данаю. Я жажду расцеловывать ее уста до рези! Хочу слышать еестенание в моих руках. Жажду умертвить Авла и Помпонию, а ее увести и отнести на руках в мой дом. Сейчас я не буду спать. Прикажу наказывать какого-нибудь раба и буду внимать его рыдания.

- Угомонись, - произнёс Петроний, - у тебя прихоти, достойные рабочего из Эфиопии.

- Ах, мне все равно. Она повинна быть моей. Я перешёл к тебе за поддержкой, но если ты не обнаружишь выхода, я сам его отыщу. Авл считает Юлию наследницей, отчего же мне взирать на нее как на невольницу? Уж кабы нет прочего направления, пускай она обовьет нитью вход моего дома, покроет ее волчьим жиром и присядет у моего камина как госпожа.

- Успокойся, безумный сын царей. Не для этого тащили мы чужеземцев на тросах за нашими повозьями, чтобы обручиться на их наследницах. Опасайся всего безвозвратного. Обратись сперва к несложным, допустимым методам и отложи себе и мне час на помышление. Мне тоже Артемида мнилась дочерью Зевса, но все же я с ней не поженился - как и Меднобородый не поженился сЛигией, но все же ее именовали наследницей царя Аттала.